136 В. БАЛАШОВ ТУМАН Наконец свободен Красно-белая стрекоза задрожала, словно живое насекомое, напрягшееся для взлета, оторвалась – и зависла, покачиваясь, над самой землей: проверяя упругость воздуха, а заодно и прочность крыльев-лопастей. Потом медленно, словно бы с опаской, стала подниматься по восходящей и, лишь достигнув поворота реки, взяла нужный курс. Издалека став похожей на грузного, напившегося крови комара, быстро начала уменьшаться – пока не нырнула в зубчатую полоску дальнего леса. Остался только шум – рокот двигателя, который временами усиливался и нарастал, отчего казалось, что вертолет возвращается. Но, накатываясь, словно прибой, рокот раз за разом становился слабее, пока не растворился в других звуках. Улетел! Теперь можно прыгать, плясать, кататься по земле, можно хохотать, плакать, выть по-волчьи, можно биться головой – никто не увидит и не остановит. Один, наконец-то он один! Ничего никому не должен, ничем не обязан. Хотя... Осталось еще перенести все в избушку: на траве в кучу свалены рюкзак, спальный мешок, ящики с приборами, мешки с продуктами, доски. Но можно ведь считать, что наведение порядка – это и не обязанность вовсе, а неискоренимый условный рефлекс, оставшийся от прошлой жизни. Кто-то из друзей, помнится, говорил, что ничегонеделанье – это талант, присущий немногим. Ну что ж, теперь у него будет возможность проверить! Пока же нужно, пожалуй, чем-то заняться – чтобы не вернулась оставленная там, в большом мире, тоска, не навалились тут же безысходность и отчаянье, чтобы следом не сдавил голову железный обруч, который раз за разом обжимает все сильней и все беспощадней врезается острыми краями в душу и в память... Так, рюкзак на спину, ящик с тушенкой под мышку… Тяжело! Ну и хорошо, что тяжело! Куда же положить?.. Вот, в угол – к железной печке. А печурка-то сбоку совсем прогорела – долго не
RkJQdWJsaXNoZXIy MTE4NDIw