Балашов В. Призрак единственной

58 В. БАЛАШОВ У старого Спиридона в начале каждой фразы лицо наливалось кровью, на шее веревками вздувались вены, а к концу голос его совсем пропадал – видимо, не доставало сил дотянуть. Анна вскоре и вовсе смолкла, только вытирала слезы концом вышитого полотенца. Вели песню братовья: – ...Да болит се-ердце, 0-ой, болит сердце ретиво, Ре-тиво. Да я не зна-а,.. Да я не знаю, ну почему... Замолкли певцы, оборвав песню на полуслове, словно окончательно выбившись из сил. Вроде бы и ни о чем песня, но брала за душу. Не доводилось Алексею прежде слышать ее, видимо, из других, далеких мест привезена Петром. Петр же и нарушил первым молчание: – Спели бы еще, да в животе тощо! Захмелевший Спиридон Анфианович расчувствовался, стал по очереди обнимать сынов, роняя им на грудь пьяные слезы. – Как же я без вас-то? Ведь на старость надежей были, а теперя некому будет и на могилке погорева-а-ать! Сыновья неловко обнимали плачущего отца, осторожно похлопывали его по спине и виновато молчали. – Нечего слезы лить, собирался бы и ты, дед, – произнес вдруг Мефодий раздраженно. – Все равно ведь не дадут жить почеловечески Советы, даже в этой чертовой глуши. Ныне закон один: либо всех грызи, либо живи в грязи… – А ты не в свое дело поганый нос не суй! – взорвался Петр. – И без тебя тошно! Тявкаешь еще под руку!.. – Ты на меня не ори, коммуняка недоделанный! – окрысился Мефодий, и глаза у него налились кровью – видимо, крепко зацепили Петровы слова. – Если бы не повернул оглобли вспять, сам щеголял бы с партбилетом и казенным наганом. Небось, не пожалел бы и родного отца – семь шкур содрал бы, а? – Ты меня энтими бесами брось попрекать! – глаза у Петра недобро засветились. – Я, промежду прочим, в Красную Армию пошел за свободу да за землю воевать! А ты в белую – чтобы и дальше нашу кровушку пить!

RkJQdWJsaXNoZXIy MTE4NDIw