жило несколько земляков. В свободное от службы время вспоминали детство, годы учёбы, свой посёлок, общих друзей, мечтали об окончании службы и о встрече на родной земле. На фоне страшной войны всё ранешнее теперь казалось им наивным и глупым. Здесь они быстро взрослели: не по годам, а от боя к бою. Много крови, людского горя повидали ребята в том краю. Нищета, развороченные взрывами снарядов жилища, расстрелянные, порубленные саблями люди. Всё, как в кошмарном, диком сне. Как-то подразделение, участвуя в боевой операции, заняло очередной кишлак - небольшие, разбросанные по склонам ущелья домики-скворечники. Душманы сопротивлялись долго и упорно, но после обстрела из танковых пушек, бомбометания стрельба из кишлака прекратилась. Подразделение, блокировав селение, пошло на прочёсывание. Геннадий попросился идти вместе с пехотой. Поражала беднота, граничащая с убогостью. Зашли в один дворик, другой. Хозяйственные саманные постройки разворочены снарядами. Запасы соломы для скота, повседневных бытовых нужд горели почти в каждом дворе. - Чем же они будут кормить скот? - посочувствовал шедший рядом с Геннадием солдат. - О чём ты говоришь? Посмотри по сторонам: у них и скота-то уже не осталось. И верно: коровы, ишаки, овцы, сколько их расстрелянных, разорванных лежало по всей территории кишлака, в каждом дворе. Над селением тянулся длинный шлейф чёрного вонючего дыма. Зашли в маленькую саманную избушку «на курьих ножках» - ни стёкол, ни дверей, ни стульев, ни столов, на стенах висят керосиновые лампы. - Эти люди, наверное, даже не знают, что такое электричество, телевизор, - с сожалением произнёс сержант, заместитель командира взвода. - На глиняном полу кипа цветастых, из лоскутков, одеял. В одной из ниш в стене - несколько самодельных металлических чашек, кружек, ложек. Вот и всё убранство в доме. Трудно было Грачёву после мирной жизни привыкать к жестокостям войны. Когда в первый раз увидел вблизи тела убитых врагов, почувствовал, как тошнота подступила к горлу, и скалы с облаками закружились в чёртовой карусели. - Ну что ты, солдат, привыкай! - участливо и понимающе учил его прапорщик, когда Геннадий почувствовал себя немного лучше. Они сидели на земле, прижавшись спинами к гусеничным каткам танка. Стайка маленьких детей испуганно выглядывала из-за калитки двора, что был недалеко от них. - Бачат видишь? - спросил командир взвода. - Так вот, запомни: и они скоро будут воевать против нас, и совсем скоро, как только силёнка в руках появится, чтобы держать в руках оружие. Так что, привыкай и не верь никому. Здесь нужно быть очень внимательным, осторожным и беспощадным, а иначе удачи не видать. Ты понял меня? Отсюда только два пути домой: или живым, или в цинке. Так лучше - живым и здоровым. Где-то рядом скрипнула калитка, и из-за неё выглянула детская головка. Мальчик лет пяти-шести уставился на них, словно буравя своим пронизывающим насквозь не по годам серьёзным взглядом. - Из-под земли вырос что ли? Ведь мы этот дом только что и очень тщательно проверяли, и там никого не было. Что за наваждение! - удивился Геннадий. - Видишь, как уставился, запоминает нас, чтобы потом расквитаться, - сказал прапорщик. - А чтобы не получить от него в спину автоматную очередь, нужно упредить его и сделать так. - С этими словами он вскинул автомат и дал в сторону пацана длинную очередь. - Зачем же вы так? Это же ребёнок! - Я же только что объяснил тебе, солдат, что детей в этой стране нет! Здесь все воины, защитники, а значит, - душманы! И жалеть их никого не нужно, если хочешь вернуться домой! В чём-то командир взвода был прав. Он прослужил в этой стране уже более года, был тяжело ранен, многое видел и хотел помочь молодым воинам остаться живыми. Его слова и поступки в том кишлаке были прописной азбукой выживания в этой партизанской и страшной войне. Геннадий Грачёв только начинал на ней свой боевой путь, и ему многое ещё было дико и непонятно, но он, как и все его друзья, сослуживцы и этот прапорщик, тоже хотел выжить и вернуться домой.
RkJQdWJsaXNoZXIy MTE4NDIw