пожелала уцелеть, но я никого из них не знала, так как они лечились в других отделениях. Никто из моих десяти бойцов не сбежал, хотя все знали, куда их везут. Скорее всего, они все или почти все погибли в той мясорубке. Погибли, защищая Ленинград, защищая Отечество... С особой гордостью хочу сказать о том, что боевой дух наших солдат был очень высок. Многие из раненых, не долечившись, стремились поскорее вернуться в свою часть. Некоторые убегали самовольно, потом командир части подтверждал их прибытие. Особенно это было заметно, когда предстояла очень важная военная операция. Редко, но все же появлялись у нас самострелы. Мы их лечили, а потом они шли под трибунал. После выписки бойцы части присылали нам благодарственные письма, особенно те, кому мы давали свою кровь. А летчик соседнего с госпиталем аэродрома даже сбросил мне послание на небольшом самодельном парашюте...Это была для меня и всех нас большая радость. Частенько вспоминаю и о том, как мы помогали другим госпиталям. Такие приказы поступали, когда мы уже выписали раненых, но на новое место еще не передислоцировались (спасибо начальнику нашего госпиталя, что он никогда не забывал забрать нас обратно). Меня, например, прикомандировали к ОРМУ (отдельная рота медицинского усиления). Работать приходилось в медсанбате, в большой палатке, что гораздо труднее, чем в госпитале. В этой же палатке я и спала, свернувшись калачиком в уголочке. Особенно мне запомнились Великие Луки. Нас разместили в подвале разрушенного дома. А троих, в том числе и меня, прикомандировали к соседнему госпиталю, находившемуся в здании театра. Шуру Кирину поставили к операционному столу, меня - на наркоз, а Наташу Ковальчук - в перевязочную. Работы было много. Но нас почему-то в этом госпитале не кормили. Обед оставляли в нашем, то есть в подвале. Однажды вечером мы вышли из этого подвала, услышали мелодию вальса и, конечно же, не устояли. Побежали в большой деревянный дом, находившийся метрах в двухстах (оказывается, до войны в нем был Дом культуры). Когда мы вошли, там танцевали при свете коптилок из-под снарядов. Копоть кругом стояла страшная. Мы тоже немного потанцевали и вернулись в подвал. Политрук Коняев тут же строго спросил: «Вы где были?» «В туалете, - ответили мы. «Так почему же у вас под носом копоть?» - продолжал допытываться он. Но мы так и не признались, что бегали на танцульки (после войны это здание сделали музеем и сохранили все как было, даже гармошки, на которых играли во время танцев). О нашем госпитале можно рассказывать много. Но есть в его жизни две самые дорогие и самые незабываемые даты. Первая - 2 7 января 1944 года - день окончательного снятия блокады Ленинграда. Это был для нас великий праздник! Выстоял, выстоял наш Ленинград! Выстоял и победил! И состоявшийся вечером салют еще больше укрепил в нас веру в победу над врагом. Но война продол — ^ ^ ^ а С О Л Д А Т Ы іП О Б Е Д Ы ^ в г 203
RkJQdWJsaXNoZXIy MTE4NDIw