В больничной палате я медленно приходил в сознание после глубокого наркоза. Барахтался, как будто где-то в глубоком омуте, на самом дне. Хотелось всплыть на поверхность, вздохнуть полной грудью, но я снова проваливался, туманное сознание возвращало меня снова и снова в далекий сорок третий. Я слышал далекие, давно позабытые голоса своих товарищей-солдат. И вот уже явственно вижу их, как будто между нами и не было этих сорока пяти лет... Старенькая изба, в которой родились дети, отец, братья и сестренки; говорливая речка Рассоха, впадающая в Енисей, стройные березняки, поляны с огненными жарками, дрожащие в синем мареве горы - все, что я называю коротким словом «Родина», все это с каждым часом дальше и дальше отодвигается назад под однотонный стук вагонных колес. Я сижу, прислонившись к стойке грузового вагона, позади меня, кто на чем, сидят мои товарищи-солдаты, нас везут на фронт. Вижу, как там, за открытой дверью вагона, проплывают перелески, засеянные поля, деревни, станционные постройки с маленькими базарчиками и женщинами в повязанных платках, тоскливыми взглядами провожающими нас. Однажды ранним утром, на третьи сутки пути, над крышами идущего поезда пронесся раздирающий рев моторов, частый перестук пулеметов, тугой и горячей воздушной волной сорвало меня с нар, опрокинуло вместе с вагоном. Как оказался метрах в двухстах от железной дороги - не помню, я смотрел в сторону ярко-красного огня с черными клубами дыма, пожирающего людей, вагоны. Немецкие самолеты опять зашли со стороны леса и снова начали бомбить. Когда самолеты скрылись, тут же, недалеко от железной дороги, на поляне, мы хоронили наших товарищей. Курск проходили ночью. Город горел, в нем не было ни одного целого здания. Мы, новое пополнение, были подавлены всем пережитым и увиденным. Днями отсиживались где-либо в оврагах, замаскировавшись, а ночами двигались к передовой. Закрутили меня вихри войны, бросали в атаки несмышленыша-мальчишку. Таких, как я, в нашем полку было много. В перерывах-затишьях мы или впадали в безразличное отупение, или, забившись на самое дно окопа, плакали от страха, безысходности. Только вот я не сумел уберечься - не миновал госпиталя. Мать получила тогда извещение о том, что ее сын пропал без вести. Василий Михайлович, ты прости меня за нашу последнюю встречу в областной больнице. Не сдержался я тогда, расплакался. Расплакался от обиды и беспомощности своей. Мне тогда казалось, что я снова вижу и слышу взрывы мин и снарядов, чувствую запах гари. И сознание уплывает, все уходит в нереальность, в небытие. Да что тебе об этом писать, видел ты это сам... Последняя командировка редакции журнала «Советская милиция» обошлась мне, дорогой Михайлович, дорого. А именно поездка по маршруту Москва - Владивосток - Хабаровск - Красноярск - Норильск - Москва - Киев - Мариуполь - Курган - Кемерово - Абакан. Физическая нагрузка, ответственность задания сказались на моих фронтовых ранениях. Воспалились раны, обострились травмы позвоночника. Взбунтовался осколок в правом коленном суставе, и я оказался на операционном столе в абаканской республиканской больнице. Времени у меня сейчас много, есть о чем подумать. Вспоминается 1941-й, июнь. Прискакал тогда из районного центра на взмыленной лошаденке нарочный и сказал только одно слово: «Война!». Померк день. Заголосили бабы, посуровели лица му-
RkJQdWJsaXNoZXIy MTE4NDIw