311 «Значит жив, я еще на этом свете», - понял Сашка и потерял сознание. Во второй раз он опять очнулся от боли, но не в реке и не дома, а на спине коня. Сашка не сваливался на землю лишь потому, что его ноги были привязаны к стременам, а стремена - к седельной подпруге. Мамка одной рукой удерживала его тело, а другой, держась за уздечку, вела коня: - Сынок, держись, ради бога, сам, иначе мы с тобой никогда не доедем до Княжина. Сашка попытался ухватиться рукой за переднюю луку седла, но не смог. Вся правая рука была замотана холщовыми тряпками, промокшими от крови. Тогда он, как смог, сжал луку левой рукой и, словно сквозь сон, скорее чувствовал, чем слышал, как мать просит его не падать на бок и не умирать. Та дорога длиной в пару километров до госпиталя в соседнем селе ей показалась вечностью, а Сашке - мгновениями, на которые он выныривал из своего беспамятства. Там, в селе Княжино. в избе военврач медико-санитарного эскадрона 24-й кавалерийской дивизии почти три часа ковырялся без наркоза в многочисленных ранах паренька, извлекая осколки. А Сашкина мать, Антонова Анна Ивановна, стояла на коленях в сельском храме Андрея Первозванного перед иконой Спасителя, писанной в старину по заказу тогдашнего землевладельца - светлейшего князя Григория Потёмкина-Таврического. Обратного пути Сашка не помнил. Вконец сомлевший от боли и потери крови, он лежал, уткнувшись в конскую гриву своим израненным лицом, не видным из-под бинтов. Мать из последних сил удерживала бесчувственное тело от падения, а бывалый кавалерийский конь медленно и осторожно ступал копытами, возвращаясь знакомой дорогой в Самыкино, к месторасположению дивизионного передвижного военно-ветеринарного лазарета. Осколки . . .В начале 1960-х о телевизорах в наших краях еще никто не слыхал. Популярные песни: «Ты не грусти, может быть, еще встретимся...», «Речка Бирюса» и «Хотят ли русские войны?» звучали с заезженных пластинок, оживавших под трофейными патефонными иголками, привезенными когда-то нашими солдатами-победителями из поверженной Германии. Репродуктор однообразно вещал об энтузиазме целинников, ценности кукурузы и агрессивности американских империалистов. У нас дома он замолкал, когда отец приносил книги, взятые в библиотеке или купленные в магазине. Мы с братом ложились рядом с отцом, а он начинал читать. Навсегда остались в памяти строки о том, как воин Мишка «будет ослабевшими пальцами рвать в клочки письма... и клочки писем... усыплют землю рядом с истекающим кровью, умирающим Мишкиным телом, а потом сорвутся с места и, гонимые ветром... понесутся... под гусеницы немецких танков». Я представлял себе не взрослого мужчину, а мальчика по имени Мишка, умиравшего на войне, и жалел тетенек, которые никогда не обрадуются письмам, отправленным с фронта. - Пап, читай дальше, - просил я примолкшего отца и трогал маленькие черные точки-бугорочки на тыльной стороне его ладони. - Пап, а что это? - Осколки...
RkJQdWJsaXNoZXIy MTE4NDIw