2 0 6 ^ е £ 0 Л Ц Д { Ы | В 0 Е Е Д Ы ^ ^ ^ ^ ^ ^ 20 апреля 1944 года врачебно-медицинской комиссией при Минусинском районном военном комиссариате признан к военной службе негодным. 30 марта 1944 года ему исполнилось 45 лет. Научился работать. Все крестьянские и деревенские дела делал одной рукой. Хорошо помню один момент, как я напугалась его «изработанной» руки, помочь ему не могла (маленькая еще была). Он как дрова колол: поставит полено на попа, сверху топором как жахнет, полено разлетается. Я на руку посмотрела, а она в кисти вывернута, косточка торчит, мне страшно стало. Бедой и выручкой деда был мой старший брат Владимир. Все каникулы, зимние и летние, проводил у деда в деревне в Маяках (по документам это была Николо- Петровка, а в разговорах люди называли почему-то Маяки). Моя дед с помощниками «раскатал» в Потрошилово дом, а деду поставили новый дом в Маяках, и впоследствии на каникулы съезжались все внуки, мы не знали, как летом в городе люди живут, с первого до последнего дня каникул - все у деда. Пока были маленькие, бабушка нас посадит полную телегу и с собой на птичник брала, а как подросли - огород стал нашим рабочим местом, потом покос. С утра пораньше бригадир в окно «стук-стук» рукояткой бича, выспались - не выспались, вставать надо. Дед говорит: «Вот он где клуб вылазит!» Не помню, чтобы папа когда-нибудь геройствовал, о его участии в войне я знала просто как факт, что воевал, но тогда миллионы воевали и погибали. Я как-то один раз (уже свои ребята были подростками) спросила его: «Почему не воспользовался броней после окончания железнодорожного училища, ты же мог с чистой совестью в тылу остаться и не мучился бы теперь на протезе с 19 лет?» Он так резко и грубо ответил, как никогда не разговаривал со мной: «Ты что, Наташка, маякские парни с войны бы поприходили и сказали бы мне, что Мишка-то Аршин струсил!» Надо сказать, что среди парней он был самым сильным, маленького роста, но жилистый, и побороть его никто не мог. Знаю, что был у него фронтовой друг Брутко Лизарович. Вспоминал отец, как выталкивал его из окопа, с собой тащил в атаку. Потом папа нашел его в Красноярске, когда ездил за протезом. Красивая, большая, богатая квартира, холодная встреча, батя был разочарован и никогда больше о нем не говорил. Уже живя в Черногорске, единственный раз получила выговор за чистоплюйство, брезгливость мою. Дело было на кухне дома, который папа построил своими руками по улице Линейной, выехав в 1961 году вместе с мамой к брату Василию. Для меня построенный дом - как памятник несгибаемому мужеству, стойкости, трудолюбию моего отца. О выговоре: я засомневалась в чистоте воды, которую в чайник наливала «Вас бы на фронт, - как-то так сказал, как безнадежной дуре, без надежды на просветление. - Идешь, в горле пересохло, жара, сдохнуть можно, каждой луже рады». Навсегда мозги на место поставил. С детства помню из папиных рассказов о станции Липки - это то место, где он остался жив. Про госпиталь вспоминал, что в концертах участвовал, пел песни (у него хороший был голос), которые слушала мать Олега Кошевого.
RkJQdWJsaXNoZXIy MTE4NDIw