«Шли мы как-то по подгорной дороге, рядом был лес и небольшая речка. К ней наша кухня и направилась, думали, что там никого нет, да ошиблись. Повара нашего сразу в живот ранило, мы все на землю попадали. Японцы засели в лесу, свободно стреляют, а мы из-за деревьев и кустов не можем пальнуть в них из пушки. Тут мне дали топор и отправили расчищать обзор для орудия. Каску с собой не взял, она бы только мешала. Подползаю к канаве, а там повар наш лежит, рана у него ужасная, сам страшно мучается и буквально умоляет: „Убей меня!” Я его как мог утешил, сказал, что совесть не позволяет так поступить, да и скоро наши еще подойдут с медиками, подлечат. А он еще говорит: „Ложись на меня, обстрел же идет полным ходом”. Я скрепя сердце лег, и тут же в том месте, где я был, просвистела разрывная пуля. Потом подрубил пару кустов, потянул их, чтоб рядом упали, и наши шрапнелью разогнали врага. К своим вернулся, смотрю - пилотка и шинель прострелены в нескольких местах, а самому хотя бы что. Командир тут же распорядился наградить орденом Красной Звезды. Только я его не получил, потом вместо меня другого человека вписали». Каждый день на войне может стать последним, и везет далеко не всем: «Однажды мы пошли на выручку одной дивизии. Когда подошпи к месту, атака уже закончипась, и мы увидели 5000 наших солдат, заколотых японцами. Как могпи похоронили их, обозначили крестами из палок места. Тыловики потом откапывали да отправляли домой. Очень тяжко было на все это смотреть. Японцы быпи беспощадны в штыковом бою и иной раз жестоки даже к своим солдатам. После взятия одной заставы наши с удивлением обнаружили, что вражеский пулеметчик был прикован к орудию». Интересно, что китайцы хорошо относились к советским солдатам, иной раз даже встречали в деревнях громкими приветствиями и красными флажками. За одной деревней дивизии Григория Иннокентьевича пришлось туго: «Проходили по мосту через реку, а на том берегу в лесу японцы засаду устроипи. Много мы тогда своих потеряли, но все же одолели их». С дрожью в голосе вспоминает Григорий Усков один из самых неприятных случаев, когда дивизия заметила у дороги кирпичный завод. Приказ был ясен - убрать его, чтобы наши могли потом свободно пройти. «Мы разделились, атаковали в трех направлениях. Быстро стало темнеть, так что перестреливались практически вслепую. Когда же скомандовали завершить атаку, я где стоял, там и упал спать. К тому моменту мы не один десяток километров прошли, так что все были без сил. Засыпая, я почувствовап под головой что-то теплое и мягкое, но сон одолевал, и не обратил особого внимания. А утром я увидел, что это был уже мертвый японец. Как мне нехорошо при виде его стало! Конечно, можно было его обыскать, но я встал и пошел прочь. Потом уже думал, что он мог бы быть и несерьезно ранен и прирезал бы меня ночью». У многих выживших война оставляет раны не только в душе - кто от старых боевых ран мучается, кто от болезней. «В одном месте мы никак не могли с пушкой пройти, танки прошли и пехота, а мы встали. Ночью сильнейший ливень прошел. Когда проснулся, вижу, что через меня как ручей бежит, а ночи там холодные - мы все промерзли. Но потом нам танк подвез бочку спирта - вроде отогрелись, а ноги так и остались холодными».
RkJQdWJsaXNoZXIy MTE4NDIw